Штурм Картахены

 

Из книги Ж. Блона «Флибустьерское море». См. главу «Охота за галеонами» в № 8.

В глазах высокородных господ флибустьеры, несмотря на все громкие военные успехи, оставались чернью, плебейскими выскочками. Особенно рьяно поносили морских разбойников при французском дворе. Наиболее язвительными замечаниями по адресу флибустьеров отличался аристократ по имени Жан-Бернар-Луи Дежан, барон де Пуэнти. Он носил звание капитана первого ранга французского королевского флота, часто появлялся в Версале, где имел влиятельнейшие знакомства и связи. Хотя слухи облетали двор мгновенно, мало кому было известно, что в конце 1694 года де Пуэнти после предварительной беседы с морским министром Поншартреном предложил королю лично снарядить экспедицию против испанцев в Вест-Индию. 

В июле 1696 года Людовик XIV принял особые условия, на которых де Пуэнти был согласен принять участие в походе. Французское правительство передавало де Пуэнти суда в хорошем состоянии, «со всем снаряжением, снастями, такелажем, якорями, пушками и огненными припасами, достаточными для девятимесячного плавания», а также выделяло морских офицеров и матросов для экипажей означенных судов. Барон, в свою очередь, обязан был выплачивать им жалованье и обеспечивать пищевым довольствием из своего кармана. Что касается солдат десантных войск, то король сохранял за ними казенное жалованье, а кормить их должен был де Пуэнти. 

Добыча распределялась следующим образом. Пятая часть отчислялась королю. Офицерам и экипажам судов в совокупности причиталась десятина от чистой прибыли после вычета всех расходов при условии, что доход не превысит миллион ливров. Сверх этого миллиона им полагалась лишь тридцатая часть добычи. Ну а все остальное после возмещения затрат предназначалось, как и во всех операциях подобного рода, вкладчикам «товарищества», снарядившего поход. Таким образом, Людовик XIV предоставлял барону собрать начальный капитал, львиную долю прибыли от которого он намеревался забрать себе. Знаменательный факт: король-Солнце, полтора десятилетия подряд преследовавший своенравную и недисциплинированную флибустьерскую вольницу, теперь повелел возобновить разбойный промысел в Вест-Индии... 

Жан Дюкас, или Дю Кае, назначенный в 1691 году губернатором Санто-Доминго, писал к концу срока своего правления: «Остров Тортуга являет собой недоступный утес, где торговли происходит едва на семь тысяч экю в год. Этот остров был первым французским владением, а засим сорок лет служил прибежищем флибустьерам. Сейчас же он ни на что не пригоден».

4 марта 1697 году Дюкасу доложили, что флотилия барона де Пуэнти из пятнадцати кораблей прибыла накануне в бухту Кап-Франсэ. Кавалер де Галифе, комендант тех мест, получил приказ достойно встретить сиятельного главу экспедиции. 6 марта барон посетил Дюкаса, и между ними состоялась следующая беседа. 

Пуэнти: Я вне себя от негодования. Меня обнадежили сообщением, что ваш остров даст мне, по крайней мере, две с половиной тысячи человек, а их оказалось всего восемьсот, среди коих я вижу черных рабов. Весьма странный оборот! Возможно, мне лучше не мешкая вернуться во Францию и доложить обо всём королю. 

Дюкас: Я полагал, месье де Галифе сообщил вам, что, помимо этих восьмисот человек, моими стараниями собраны для вашей экспедиции шестьсот флибустьеров, находящихся ныне в порту Пти-Гоав. Я смог убедить их участвовать в вашей экспедиции, лишь пообещав, что добыча будет разделена согласно их правилам, то есть подушно. 

Де Пуэнти позарез были нужны флибустьеры, собственных сил у него явно недоставало. Поэтому он сразу же дал задний ход: 

— Прекрасно. Передайте флибустьерам, что они не останутся на меня в обиде, ибо я намерен совершить много походов. Даю слово, что добыча будет поделена согласно их обычаю, то есть подушно, наравне с экипажами королевских судов. 

На следующий день эскадра де Пуэнти соединилась в бухте Пти-Гоав с флибустьерами.

Столпившись на палубах своих судов и на причалах, джентльмены удачи разглядывали прибывшие корабли. Лица их не выражали особого восторга, а замечания по поводу маневров и отдачи якорей были весьма колкими: уж в чем-чем, а в тонкостях морского ремесла эта братия знала толк. Первые контакты с сошедшими на берег солдатами и матросами получились довольно натянутыми. Но когда на причал сошли офицеры и, презрительно раздвигая тросточками оборванцев, двинулись к поселку, в толпе флибустьеров послышались угрожающие выкрики. Дюкас предупредил Пуэнти, что дело может принять дурной оборот. Версальский придворный лев в ответ расхохотался:

— Неужто у этих бандитов хватит наглости напасть на офицера короля?

— Нет, но они могут этой же ночью, не предупредив, сняться с якоря, и потом мы их не отыщем. 

В отчете об экспедиции Пуэнти позже писал, что он принудил флибустьеров подчиниться, пригрозив сжечь их корабли. Абсурдное утверждение, поскольку ответом на подобную угрозу был бы немедленный бунт. На самом деле барон, подавив в интересах дела чванство, «отправился в народ», пожимая руки встречным и произнося демагогические речи в тавернах. Каждый раз он во всеуслышание повторял оговоренные с Дюкасом условия дележа добычи: «Подушно, на равных с экипажами королевских судов». Никто из флибустьеров, как, впрочем, и Дюкас, не ведал, что по соглашению между королем и Пуэнти доля причитавшейся экипажам добычи была установлена в одну десятую с первого миллиона и одну тридцатую со всех сумм сверх того. Это было в пятнадцать раз меньше той квоты, что предписывал флибустьерский обычай. 

Руководство экспедицией было распределено следующим образом. Пуэнти — главнокомандующий, и под его непосредственным началом находилась вся прибывшая из Франции флотилия. Дюкас, возведенный в звание капитана 1-го ранга, подчинялся только де Пуэнти и командовал всей подмогой, набранной в подведомственной ему колонии. Подмога, в свою очередь, делилась на три группы: флибустьеры под началом майора Пажа; обыватели и солдаты Санто-Доминго под началом кавалера де Галифе; негры-невольники под командованием капитана островного гарнизона кавалера дю Пати. 

Флотилия вышла из Пти-Гоава 19 марта 1697 года. В общей сложности она насчитывала до трех тысяч матросов, десантный корпус в 1730 солдат и 53 гардемарина. 

Направление — Картахена (Ныне—порт в Колумбии.(Примеч. ред.)). Пуэнти сообщил Дюкасу цель экспедиции лишь накануне отплытия. В принципе, как командующий эскадрой, он имел на это право, но Дюкас сильно расстроился, что целью оказалась именно Картахена. Он полагал, флотилия начнет охоту за галеонами испанского Золотого флота. Теперь же вместо этой легкой задачи предстояло штурмовать грозную твердыню, какой слыла Картахена. 

7 апреля флотилия встала на якорь возле поселка Самбе — в десяти морских лье от крепости. Жители поселка, бросив свои дома и имущество, кинулись под защиту стен Картахены.

Порт этот расположен на узком перешейке и выходит одновременно и на море, и на широкую полузакрытую бухту, глубоко вдающуюся в берег. Со стороны моря крепость была неуязвима, поскольку подход к берегу закрыт рифами и скальными выступами. Добраться до стен можно было лишь со стороны бухты, но вход в нее защищали три форта: в горловине — Бокачике, а в самой бухте — Санта-Крус и Сан-Ласар. Таким образом, штурмовать Картахену было немыслимо, не подавив вначале эти три цитадели. 

У Пуэнти возникла такая мысль:

— Не следует сразу заходить в бухту. При виде такой огромной флотилии испанцы начнут спешно отправлять свои сокровища — золото и изумруды — в глубь континента, в удаленные от моря городки. Поэтому флибустьерам надлежит высадиться неподалеку от Картахены, прежде чем в крепости заметят корабли. Пройдя через лес, они захватят монастырь Пречистой Девы, что на холме у скрещения дорог. 

Несколько часов спустя гребцы разведывательного баркаса, с трудом держась носом к волне, изо всех сил уходили прочь от берега. Огромные валы с грохотом разбивались о прибрежные камни. О высадке не могло быть и речи. Пуэнти вынужден был вернуться к логичному стратегическому плану: войти в бухту и захватить сторожевые форты.

Его отчет об операции, разрекламированный настолько широко, что он буквально втиснулся в Историю, живописует взятие Картахены как серию шумных баталий, смелых вылазок, громоподобных канонад и так далее. По счастью, Пуэнти был не единственным, кто оставил свидетельство об этом походе. 

Не дойдя до горловины бухты, Пуэнти высадил десант позади форта Бокачике. К удивлению французов, противник даже не пытался помешать им. Ни одного испанского солдата не оказалось и в лесу, отделявшем морское побережье от форта. На ночь там разбили лагерь. Пуэнти выслал разведку, чтобы измерить ширину наполненного водой рва, опоясывавшего форт. Разведка возвратилась с известием, в которое трудно было поверить:

— Во рву нет воды. Перейти его — плевое дело. А в самом форту не видно признаков жизни.

Наутро нападавшие убедились, что это не совсем так: форт начал отвечать — правда, весьма вяло — на орудийные залпы кораблей флотилии. Продвигаясь по берегу к Бокачике, французы перехватили пирогу, в которой находился монах-иезуит. Оказалось, он плыл из Картахены.

— Вы отправитесь к коменданту Бокачике,— заявил де Пуэнти,— и скажете ему, что я предлагаю сдать форт. 

Комендант форта ответил, что оружия не сложит. Барон отдал приказ штурмовать.

Нападавшие потеряли около двух десятков убитыми и ранеными, причем было трудно установить, было ли это результатом стрельбы испанских мушкетеров или последствием бомбардировки французских канониров: корабли по-прежнему били бортовыми залпами по стенам фортеции. Во время штурма был ранен Дюкас. Осколок каменного ядра — испанского или французского — ударил в бедро, и ему пришлось покинуть поле брани.

Через два часа испанские солдаты стали бросать со стен свои мушкеты, и комендант сообщил, что он сдается. 

Далее предстояло захватить форт Санта-Крус. Разведка вернулась с сообщением, повторявшим первое: как и Бокачике, форт выглядел вымершим. На сей раз, к изумлению французов, это соответствовало действительности — испанцы эвакуировали Санта-Крус.

Одновременно флибустьеры, действуя по плану Пуэнти, вышли через лес к монастырю Пречистой Девы. Обитель на холме тоже оказалась пустой. Теперь перед Картахеной оставалось последнее укрепление — форт Сан-Ласар. Вперед! 

Когда головной отряд осторожно приблизился к форту, там также не оказалось ни одного защитника. «Ворота были открыты,— писал Дюкас,— а на земле мы нашли одного раненого солдата и убитого коменданта форта. Он погиб, исполняя свой долг, пытаясь, как мы предположили, удержать гарнизон от бегства. Храбрый воин и человек чести, он не пожелал оставить свой пост». Не думаю, чтобы Дюкас написал это ради красного словца. Трагическая фраза побуждает нас пристальней вглядеться в происходившее и попытаться представить Картахену более реальной, нежели она выглядит на старинных гравюрах.

Десятый градус северной широты, влажная жара, которую почти не разгоняет ветер с моря,— город лежит в окружении холмов. Шесть месяцев длится сезон дождей, когда все покрывается плесенью. 

В Картахене, где галеоны Золотого флота делали остановку перед тем, как двинуться через океан в Испанию, богатые идальго жили — по меркам эпохи — хорошо: каменные дома с высокими потолками хранили прохладу, тенистые сады защищали от солнца. Но за мрачными стенами фортов жизнь тянулась монотонно. Никаких происшествий. Лишь ящерицы ползали по амбразурам.

Ради чего рядовые солдаты, затерянные на краю света, должны были подставлять свою голову под пули? Вот явились враги — огромная флотилия, целая армия. Неужели же солдаты должны умирать, в то время как гарнизон Санта-Круса без выстрела покинул форт? Ударим в колокола, чтобы предупредить Картахену, а дальше — ноги в руки — чем мы лучше других? И если комендант пытается остановить бегущих, то пусть пеняет на себя...

Подготовка к штурму Картахены длилась восемь дней — с 22 по 30 апреля 1697 года. Ежеутренне под барабан начинались работы. Солдаты сгружали с кораблей орудия и волоком тащили их под стены: офицеры с озабоченным видом сновали взад и вперед, отдавая приказания и размахивая шпагами. Здесь, как и при дворе, надо было все время быть на виду. Ведь потом в своей реляции королю барон де Пуэнти упомянет тех, кого он видел чаще других.

28 апреля Дюкас — он еще сильно хромает — приказал сосредоточить огонь всех орудий на городских воротах. К полудню они рухнули. Соблюдая чинопочитание, Дюкас посылает гонца предупредить командующего, что брешь достаточно широка, чтобы начать штурм.

— Через три дня! — бросает де Пуэнти.

Однако на следующее утро становится ясно, что штурм откладывать нельзя, поскольку испанцы пытаются заложить кирпичом зияющую брешь.

— Выдвинуть вперед гренадеров!— командует Пуэнти.— За ними пойдет кавалер Дюкас с отрядом, потом батальон флибустьеров, а за ними — остальные войска колонной.

Когда спустя столетия начинаешь анализировать исторические документы, то поражаешься, насколько же мал был участок, на котором разворачивался бой. Перед воротами французам надо было бежать по настилу шириной чуть больше метра, переброшенному через отведенный из лагуны рукав. Причем главной трудностью здесь было рьяное соперничество господ офицеров. Я уже говорил, что их основной заботой было находиться на виду, но оказаться первым у бреши — это уже залог будущей блестящей карьеры.

Шитые камзолы теснились и мешались в кучу, словно при выходе из метро в часы «пик». Испанцы, защищавшие брешь, не целясь тыкали длинными пиками в толпу, каждый раз поражая кого-либо. Гренадеры топтались сзади, не в силах добраться до стены. Наконец, ступая по трупам офицеров, они опрокинули испанский заслон, и Дюкас со своим отрядом ринулся в проход. Вытесненные из нижнего города Ихимани, испанцы побежали спасаться в верхний город — собственно Картахену. И ворота немедленно закрылись за ними.

Спустя день начался орудийный обстрел верхнего города. К Пуэнти примчался сияющий ординарец:

— Испанцы сдаются!

Да, четыре белых флага появились между зубцами крепости. Они выглядели очень жалкими под проливным дождем. Пуэнти велел прекратить огонь. Дюкас увидел на дороге испанского офицера. Тот был в парадном мундире и при всех регалиях.

— Губернатор передал, что он готов на почетную сдачу,— сказал Пуэнти Дюкасу.— Но я только что получил известие из форта Бокачике. Вдоль лагуны к нам в тыл движется испанский полк в тысячу двести солдат. Вам с флибустьерами надлежит задержать их.

И они пошли, увязая по щиколотку и с трудом вытягивая сапоги из грязи. Прошел час, потом другой. Где же испанцы? Их не было ни у лагуны, ни в прибрежном лесу. Вся эта история начинала выглядеть подозрительно.

Дюкас возвратился в Ихимани и доложил обо всем Пуэнти.

— Хорошо,— сказал барон.— Пусть ваши люди возвращаются в лагерь и отдыхают.

Флибустьеры метали громы и молнии. Дюкасу удалось успокоить их лишь сообщением, что Пуэнти поручил ему лично вести наутро переговоры с губернатором о сдаче Картахены.

— Я вас никогда не обманывал и не обману на сей раз,— добавил он.

Да, они доверяли ему. К вечеру 3 мая Дюкас возвратился из Картахены с готовым соглашением. Оно было собственноручно подписано губернатором — что, кстати, умели делать далеко не все благородные господа того времени.

Условия были следующие. Губернатор мог покинуть крепость со всеми солдатами и офицерами при оружии, с развернутыми знаменами и под барабаны, забрав с собой четыре орудия. Вся денежная наличность доставалась барону де Пуэнти — главнокомандующему войск французского короля. Движимое и недвижимое имущество всех отсутствующих или покинувших крепость также становилось собственностью барона де Пуэнти. Остальные жители, 'пожелавшие остаться в Картахене, сохраняли свое имущество и привилегии, кроме денег, которые надлежало сдать, и отныне считались подданными короля Франции.

Как жаль, что в Картахене 6 мая не оказалось художника, чтобы запечатлеть выход испанцев из крепости! Этот парад являл собой нелепую в своей торжественности церемонию, одинаково триумфальную как для победителей, так и для побежденных.

Шествие открыли супруги офицеров в сопровождении детей и рабынь. Элегантно одетые гарнизонные красавицы плыли под зонтиками, которые держали над ними негритянки,— время еще только перевалило за полдень и дождь не капал, но зонтик был символом их общественного положения. Торжественность момента не мешала им стрелять глазками в сторону бравых победителей. Они еще не знали, что Пуэнти разместил при выходе на дорогу заставы с наказом обыскивать всех без исключения...

Вечером в кафедральном соборе французы служили благодарственный молебен. Тут же присутствовала делегация флибустьеров. Дюкас добился, чтобы сотне его людей разрешили войти в город; остальным было приказано оставаться под стенами. Естественно, что этот запрет вызвал недовольство.

После молебна в ратуше началась деловая часть операции «Картахена». Пуэнти признавал позднее, что главной трудностью для него был сбор золотых и серебряных монет, ювелирных украшений и прочих ценностей.

«Как поступить? Доверить поиск офицерам? Но их явно мало, чтобы методично обыскать каждый дом,— на это ушло бы полгода. Пустить солдат? Но их самих пришлось бы всякий раз обыскивать. Поверить в порядочность жителей?» Последнее предположение выглядело уже просто смехотворным.

— У меня есть идея,— сказал Дюнас.— Надо объявить, что тем, кто сдаст ценности добровольно, будет оставлена десятая часть. А у тех, кто этого не сделает, заберут все.

В дальнейшем Пуэнти оповестил город, что десять процентов скидки получат и те, кто донесет оккупационным властям на лиц, скрывающих свое имущество или сдавших ценности не полностью.

«Желание получить назад эту десятину, страх перед соседями и завистниками, кои увидели для себя случай поживиться и одновременно рассчитаться за прошлые обиды,— все это дало замечательнейшие результаты, так что вскоре дю Тийель, отвечавший за финансовые дела, не успевал принимать деньги и взвешивать драгоценности»,— отмечал Пуэнти.

Над одной дверью в ратуше прибили вывеску «Казначейство», и туда картахенцы стали сносить свои ценности: им возвращали одну или две десятины (в зависимости от заслуг) и выдавали расписку, которая служила пропуском, если кто-либо желал покинуть город с остатками имущества.

18 мая к Пуэнти в помещение казначейства явился посланный Дюкасом кавалер де Галифе.

— Нам известно, что каждый день на ваши корабли грузят добычу. Месье Дюкас полагал, что вначале следовало бы провести общую оценку и дележ.

Барон, вспыхнув от гнева, ответил, что Галифе следовало бы взвесить свои слова, прежде чем вести столь наглые речи.

— Я хорошо взвесил их, тем паче что больше мне нечего добавить. Наши люди рвутся громить казначейство. И если бы месье Дюкас не удержал их, это уже случилось бы.

Между тем события ускоряли свой бег.

20 мая. Пуэнти погрузил на свои суда остатки добычи, сложенной в казначействе. Встревоженный Дюкас лично прибыл к командующему:

— Я подсчитал часть, причитающуюся моим людям. Добыча составляет, как вы известили нас несколько дней назад, восемь-девять миллионов ливров. Наша доля, таким образом, равна двум миллионам. Прикажите выдать ее безотлагательно.

— Все должно быть совершено по правилам. Я не могу выплатить ничего без того, чтобы главный казначей не произвел полного подсчета. Вы получите полагающееся вам ровно через три дня.

Дюкас — уже в который раз — успокаивает своих людей, рвущихся брать на абордаж плавучий сейф, в который превратился флагман де Пуэнти «Скипетр». Ворча и бранясь, они слоняются вокруг, хмуро наблюдая, как королевские солдаты тащат через город к причалам пушки, ядра, порох, провизию, переносят на носилках больных. По утверждению Пуэнти, лихорадкой и дизентерией заболели восемьсот человек.

24 мая. Все погружено, последние шлюпки с солдатами отваливают от причала, в городе остаются лишь флибустьеры. Они во все глаза следят за стоящими на якоре в лагуне французскими судами, на борту которых находится их доля добычи. Они знают, что эскадра Пуэнти вряд ли попытается незаметно улизнуть: тяжело сидящим судам пришлось бы медленно идти по мелководной лагуне к выходу в море, и легким маневренным суденышкам пиратов не составит труда нагнать их. Однако раздражение растет.

Наконец 26 мая ординарец Пуэнти прибывает в предместье Картахены к Дюкасу с извещением о том, что главный казначей ожидает его на борту судна «Поншартрен» для вручения денег. Дюкас летит туда. Чиновник сидит в капитанской каюте, дверь караулят часовые. На столе, на койке и прямо на полу разложены холщовые мешочки.

— Сколько тут?

Казначей берет в руки опись:

— Итак, барон де Пуэнти увольняет ваших людей со службы первого июня. Каждому со дня их найма начислено жалованье в размере пятнадцати ливров в месяц, итого двадцать четыре тысячи ливров. Что касается добычи, то дележ производился подушно наравне с королевскими матросами, в соответствии с распоряжением, данным его величеством барону де Пуэнти. Таким образом, вашим людям причитается еще сумма в сто тридцать пять тысяч ливров.

Пауза. Дюкас просит повторить цифру. Нет, он не ослышался.

— Этого не может быть! Здесь какая-то ошибка. Наша доля составляет по меньшей мере два миллиона. Я давеча назвал эту цифру месье де Пуэнти, и он не стал оспаривать ее. Два миллиона по самым приблизительным подсчетам!

Читателю, конечно, известно, как разводят руками люди, вынужденные, к своему великому сожалению, подчиняться приказу свыше.

— Барон де Пуэнти сам указал размер вашей доли и поручил мне передать ее вам...

В течение всего похода Дюкас разрывался между чувством долга по отношению к своим подданным и верностью королю. В конце концов, верх всегда брала последняя, несмотря на вероломство барона.

— Надо выполнять решения королевских наместников,— твердил он флибустьерам, то и дело призывавшим разнести в щепки «Скипетр».

После беседы с главным казначеем Дюкас понял, что бессилен предупредить бунт в Картахене. Он сел на корабль и самолично начал объезжать свою эскадру, храбро внося на борт каждого судна дымящуюся бомбу: сто тридцать пять тысяч вместо двух миллионов. Реакция рыцарей удачи была однозначной:

— Вперед, на «Скипетр»! Через четверть часа дело будет улажено.

— Если вы нападете на королевское судно, последствия будут самыми тяжкими! — взывал Дюкас.

В ответ неслись вопли:

— Барон де Пуэнти повел себя не как королевский генерал, а как презренный вор!

— Он нарушил слово!

Изменить своему слову было для этих профессионалов грабежа и убийства невероятной подлостью. Экипажу флагмана королевской флотилии, да и самому барону крупно повезло, что на каком-то из флибустьерских судов — на каком именно, я не знаю, название не фигурирует в хронике — чей-то могучий бас перекрыл весь остальной шум:

— Братья! Напрасно мы взъелись на эту собаку Пуэнти! Он оставил нашу долю в Картахене! Вперед — в городе нас ждет добыча!

Толпа негодяев — это масса в состоянии неустойчивого равновесия. Порой достаточно одного крика или жеста, чтобы она превратилась в неудержимый поток. Для пиратов, сбившихся в кучу на палубе, призыв наверстать «свое» в Картахене прозвучал как трубный глас. Весть искрой облетела флибустьерскую эскадру. Пуэнти был спасен, хотя в тот момент кичливый барон не удержался от выговора Дюкасу: почему, мол, губернатор не открыл огонь из пушек по взбунтовавшимся подчиненным?! Флибустьеры попрыгали в шлюпки и, бешено работая веслами, помчались к Картахене.

Дюкас, не дожидаясь конца событий, снялся с якоря и поплыл на «Поншартрене» к Санто-Доминго. А Пуэнти во главе эскадры прошел горловину бухты и, взорвав форт Бокачике, в котором он раньше думал оставить гарнизон, взял курс в открытое море. Для барона Картахена была уже выжатым лимоном.

Тяжелые капли дождя рябили воду лагуны. Жители Картахены, поднявшись на опустевшие укрепления, смотрели с нескрываемым страхом, как от флибустьерских кораблей отделились шлюпки — хищные черные рыбины на серой воде. Зло, которое, казалось, уже пронеслось мимо, теперь неотвратимо надвигалось на город.

Флибустьеры вспрыгивали на дощатый причал, из лодок им подавали ружья и сабли. Что оставалось теперь? Забиться в дома и молиться. Четверть часа спустя кулаки замолотили в запертые двери.

Первый сюрприз: пираты заходили в дома, но ничего не забирали, никого не убивали и не насиловали. Довольно беззлобно, часто с прибаутками, они выводили мужчин на улицу и приказывали идти к городскому собору.

Корректность обращения вызвана авторитетом Дюкаса: перед самым отплытием он успел послать к флибустьерам офицера с наказом не совершать преступлений и не проливать невинной крови, обещав им (в который раз!), что «король поступит с ними по справедливости, буде они окажутся достойными милости Его Величества».

Когда мужчины были собраны в церкви, флибустьеры направили к ним «депутатов», сообщивших картахенцам, что от них требовалось. Отец иезуит Пьер-Франсуа-Ксавье де Шарлевуа в своей «Истории испанского острова, или Санто-Доминго» изложил этот ультиматум в выражениях, настолько созвучных веку Людовика XIV, что его нельзя не процитировать хотя бы частично:

«Нам ведомо, что вы нас полагаете существами без чести и веры и называете чаще диаволами, чем людьми. Однако даем вам слово, что мы удалимся, не причинив вам ни малейшего беспорядка, как только вы соберете выкуп в пять миллионов пиастров. А ежели вам угодно будет не принять столь разумное предложение, то пеняйте на себя, ибо нет такой беды, от которой вы будете избавлены. Можете посылать любые самые страшные проклятия генералу де Пуэнти».

Конечно, флибустьеры выражались куда короче и менее цветисто, нежели ученый рассказчик. Но их слова были предельно понятны слушателям. Среди последних нашлись люди, наделенные здравым смыслом. Один священник поднялся на кафедру и произнес проповедь на вечную тему: жизнь дороже денег. Паства тут же порешила отправить ходоков по домам для сбора денег:

— Внесите что можете в счет пяти миллионов за освобождение!

Результат вышел весьма посредственный — явно потому, что до тех пор флибустьеры вели себя в Картахене вопреки своей грозной репутации. Им вручили собранное:

— Господа, поверьте, это все, что у нас осталось! Ни у кого за душой нет и ломаного гроша!

Подобные речи не однажды доводилось слышать флибустьерам, и всякий раз они побуждали их проявлять дар «убеждения». Так вышло и на сей раз. И хотя «многие авантюристы выказали жестокость», число подвергнутых дознанию жителей оказалось куда меньше, чем в эпоху пирата Моргана, а хитрость часто заменяла варварство. Скажем, нескольких знатных горожан уводили из собора, после чего неподалеку раздавался ружейный залп; флибустьеры возвращались в храм со свирепым видом:

— Кто следующий?

Нельзя не признать, что в сравнении с костром и каленым железом подобное обращение выглядит вполне гуманным. В целом же за четыре дня самыми разнообразными способами была собрана сумма, из которой на каждого участника дележа пришлось по тысяче экю, не считая товаров и рабов (выручку от продажи последних должны были поделить позднее).

Пора было поднимать паруса: от Дюкаса прибыл гонец с сообщением, что на обратном пути губернатор заметил возле Барбады английскую эскадру в составе двадцати четырех кораблей. Она намеревалась перехватить в море картахенскую добычу. Дюкас назначил местом встречи бухту на Коровьем острове.

В сезон дождей тропики превращаются в парную. Иногда ливень не прекращается ни днем, ни ночью. От лагуны и набухшей земли поднимается тяжелый пар. Паруса флибустьерских судов бессильно поникли: окрестные холмы не пропускают в бухту даже слабый ветерок с моря.

Корабли поодиночке выходили из лагуны. Плотный дождь скрывал все вокруг, и марсовые уныло кричали сверху: «Горизонт закрыт!»

Горизонт закрыт — это могло бы стать девизом для эпохи заката флибустьерства. Ну, вернутся они на Санто-Доминго, а что дальше? Затевать теперь новый поход под водительством этой змеи де Пуэнти? Не могло быть и речи. Продолжать добывать испанца? Да, но теперь в море появился еще один противник, посерьезней испанцев,— англичане.

Горизонт закрыт, неба не видать, ни одной путеводной звезды...

Вахтенный офицер английского фрегата долго всматривался в цель, замеченную матросом, сидевшим в «вороньем гнезде», затем опустил подзорную трубу и направился к капитанскому мостику:

— Корабли на горизонте, сэр. Семь-восемь мачт. Два румба по левому борту, идут встречным курсом.

Адмирал не скрывает своего удовольствия:

— Это флибустьеры, которые вместе с Пуэнти грабили Картахену.

Фортуна отвернулась от флибустьеров: они столкнулись буквально нос к носу с преследователями и оказались застигнутыми врасплох. Дело в том, что пираты привыкли всегда проявлять инициативу, и эта привычка обернулась сейчас против них. Они оказались не подготовленными к бою! 

Подробности разыгравшегося сражения неизвестны. Результат же его таков: два корабля, на которых находилась основная часть пиратской добычи, были захвачены. Пленных флибустьеров посадили в трюм на цепь, рядом с черными невольниками. Судьба рабов была поистине ужасной. Ведь губернатор Дюкас обещал, что за участие в картахенской экспедиции они получат высшее благо — свободу. Но вот в результате встречи с английской эскадрой они вновь стали товаром, частью добычи, которую победители продадут на рынке.

Остальным флибустьерским судам удалось ускользнуть, и они прибыли к условленному месту встречи в бухту Коровьего острова. Под занавес не повезло еще одному судну — его необъяснимым образом выбросило на берег Санто-Доминго. Рыбаки видели, как парусник шел на юг к Коровьему острову, пытаясь проскочить между островом и берегом, и тут неожиданный порыв ветра, словно гигантская рука, швырнул его на мель. Уцелевшие флибустьеры пешком добрались до поселка... 

Так начался упадок флибустьеров на Санто-Доминго.

«Береговые братья» перебазировались на Ямайку, на островки Багамского архипелага. Ходили слухи, что их можно отыскать в укромных бухточках Новой Англии, в Мексиканском заливе, в устье Миссисипи. Там пираты оборудовали себе гнезда, где жили в полной свободе, без всяких королей и губернаторов. Мечты об этом бередили воображение последних флибустьеров, заставляя их бросать насиженные места и исчезать за горизонтом.